Дело №116: Связной

По материалам КГБ СССР.

За окном скорого поезда Москва-Берлин летели однообразные пейзажи, мелькали станции, сеяли тревожный свет мокрые от дождя фонари. В тамбуре было холодно, но сидеть в душном купе не хотелось.
Он посмотрел на часы. До Бреста оставалось недолго.
«В Польше к поезду прицепят немецкий вагон-ресторан, закажу пару горьковатого холодного «Радебергера», порцию сосисок с нежной, похожей на крем, горчицей. А вечером — залитая огнями рекламы станция Цоо, проведу денек в Западном Берлине, встречусь с Валерой и — в Париж».
Стоя в прокуренном тамбуре, он никак не предполагал, что планы его не осуществятся.
На КПП «Брест» молодой плакатно строгий пограничник буднично скажет:
«Гражданин Тотин? Попрошу пройти со мной. Захватите вещи».
В тот же день он вернется в Москву.
А Валера Харнас, бывший советский гражданин, а ныне преуспевающий владелец антикварного магазина в Западном Берлине, так никогда и не познакомится с этим своим связным.
5 ноября 1986 года Эммануэля Тотина, 1952 года рождения, гражданина Республики Бенин, аспиранта Университета дружбы народов имени Патриса Лумумбы, вызывали в Комитет госбезопасности.

Из протокола допроса:

«…Кого-либо из советских граждан, занимавшихся контрабандными операциями, я не знаю и отношений с подобными людьми не поддерживаю. Я никогда не содействовал этим людям в передаче третьим лицам, являющимся сотрудниками дипломатических представительств или членами их семей, чемоданов, пакетов и т. п. с иконами и антикварными изделиями, предназначенными для незаконного вывоза за границу.
Я также никогда не передавал советским гражданам за полученные от них ранее художественные ценности доставленные из-за границы деньги и промышленные товары. Какой-либо информацией по этим вопросам я не располагаю и что-либо добавить к своим показаниям не имею».

Он ничем, по крайней мере внешне, не выдаст своей тревоги, спокойно откажется от услуг переводчика, все еще надеясь, что и несостоявшаяся поездка в Париж, и этот вызов на допрос — лишь неприятное недоразумение. Он будет верить в это до тех пор, пока следователь не объявит об очной ставке и в кабинет не введут Юлия Фанда, похудевшего, в «казенной» одежде.

«Сидящего напротив меня мужчину-негра я знаю с апреля 1986 года,— внятно скажет Фанд.— При нашем знакомстве он представился мне по имени Эд. На первой встрече около Московского института скорой помощи на Колхозной площади он передал мне письмо, отправленное Харнасом из Западного Берлина, в котором тот сообщал мне, что у Тотина имеются обширные связи среди сотрудников дипломатических представительств африканских стран в Москве.
Кроме того, Харнас информировал меня, что Тотина целесообразно использовать при совершении нелегальных перевозок контрабанды и ему можно полностью во всем доверять…
Согласно договоренности я передал Эду для отправки кейс, в котором находилось пять икон, золотые карманные часы, серебряный пояс и шесть рюмок…
Тогда же Тотин вручил мне 30 тысяч рублей наличными в порядке расчета…»

Тотин незаметным движением поправил галстук и откинулся на спинку стула.
«Согласно договоренности… предметы старины… дипломаты-перевозчики…» — слова Фанда доносились словно сквозь толстый слой ваты.

«Какие у них доказательства?—лихорадочно размышлял Эд.— Есть ли еще что-нибудь, кроме этих признаний? Харнас далеко, за две тысячи километров от Москвы, Габа давно в Бенине…»
Он взял себя в руки, скользнул деланно равнодушным взглядом по матовому лицу Фанда, перевел глаза на следователя и холодно произнес:
«Я внимательно выслушал показания обвиняемого. Однако я их не подтверждаю, так как ранее с ним никогда не был знаком и какой-либо противозаконной деятельностью никогда не занимался».

Участники очной ставки подписали протокол допроса. Фанда увели.
Тотин едва подавил в себе желание оглянуться.
Захлопнувшаяся было дверь вновь открылась, пропустив еще одного свидетеля— шофера такси Кулешова, не раз привозившего Эду чемоданы от Фанда, которые затем доставлялись в дипкорпус на Ленинском проспекте…
«Да, я полностью уверен в том, что именно этому человеку предназначались чемоданы с неизвестным мне содержимым»,— не колеблясь подтвердил Кулешов.
Он вышел на улицу, было уже совсем темно. Шел снежный дождь. Прохожие, ссутулившись, брели к остановке метро. Их лица казались меловыми.
Из ближайшей кабинки телефона-автомата он позвонил Андронникову и договорился о встрече. Тот подъехал в назначенное время к кинотеатру «Комсомолец» на своих «Жигулях».
«Ты же должен быть в Париже,— с ходу начал он.— Что случилось?»
Эммануэль рассказал о неудачной поездке, о допросе в следственном отделе КГБ.
Андронников слушал внимательно, не перебивая. Раз попался Фанд, думал он, доберутся и до него с Раппопортом. В КГБ допрашивать умеют…
Но на подходе— большая партия икон, а это колоссальные деньги.
Рискнуть?
— Ты что? Свихнулся?! — закричал Тотин.
Таким Андронников его никогда не видел.
Холеный, обычно уверенный в себе, без пяти минут кандидат медицинских наук, растерялся.
Я из-за каких-то ваших досок в Сибирь не хочу!!! Какие там операции! Уезжай из Москвы. И расскажи обо всем Раппопорту.
…Многие иконы были куплены у малограмотных деревенских старушек буквально за бесценок. Закопченные, потемневшие от времени «Спасы» и «Святители» реставрировались в мастерской Фанда и текли непрерывной рекой в Западный Берлин. Если икона не помещалась в чемодан и могла привлечь своими размерами внимание таможенников, ее распиливали и переправляли кусками. С Запада встречным потоком текли сотни тысяч рублей, японские видео, часы марки «Ориент», радиоаппаратура и прочий ширпотреб.
Для Эммануэля Тотина иконы эти и впрямь были не более чем досками, правда, «золотыми».
«Я не интересовался, что на них изображено,— скажет он позже на одном из допросов.— Меня интересовала только стоимость каждой конкретной партии икон, так как от этого зависела сумма причитающегося мне вознаграждения: 10 процентов от стоимости».

Из характеристики Э. Тотина, выданной на медицинском факультете УДН по запросу суда:

«По складу характера осторожен, хитер, нагловат, льстив.
В личной жизни относительно скромен, из бесед со студентами следует, что он постоянно располагал значительными суммами денег.
Имел связи с женщинами легкого поведения».

…В один из зимних вечеров 1984 года Эммануэль вышел на Кропоткинской и углубился в знакомые улочки. Он шел в кафе «Адриатика», где всегда можно было хорошо поесть и приятно провести время. Сюда нередко заглядывали сотрудники близлежащих посольств, здесь бывали и москвичи, готовые кое-что купить у иностранцев.
К этому времени Тотин уже учился в Москве десять лет. Он давно уже не был тем африканским студентом, который мерз в унылого цвета пальто и робко поглядывал на незнакомых девушек, не решаясь заговорить. Много лет назад он не раздумывая принял предложение приятеля стать посредником в поставке контрабанды. Тот сулил хорошие деньги и полную безопасность. Деньги и в самом деле полились рекой.
Когда он устроился за столиком рядом со стойкой и сделал заказ, свободный стул отодвинул худощавый лысоватый человек лет сорока:
«Можно?»
Тотин кивнул.
Незнакомец, говоривший по-русски с сильным кавказским акцентом, после первых же общих фраз поинтересовался, нет ли чего на продажу.
После Нового года Эммануэль созвонился с Гудратом (так звали кавказца) и предложил продать 102 метра французской ткани по 70 рублей за метр. Гудрат согласился.
Через несколько дней он приобрел новую партию. Потом появились японские платки, они шли по 18 рублей за штуку.
Однажды знакомый дипломат передал Тотину чемодан с иностранным ширпотребом на продажу. На этот раз он мог совершить крупную сделку. Деньги за 4386 платков Гудрат обещал привезти на другой день. Эммануэль заехал вечером к дипломату, чтобы рассказать об удачной реализации. «А как с часами?» — полюбопытствовал тот.
«С часами?» — выдавил Эммануэль.
Его пронзила ужасная догадка, и он уже клял себя за оплошность: поленился открыть чемодан. 525 часов марки «Ориент», которые легко шли по 210 рублей за штуку…
Кое-как успокоив дипломата, Тотин бросился звонить Гудрату.
«Улетел домой», буднично сообщил женский голос.
— Гудрат «кинул» меня на сто десять тысяч. Помоги найти его!—умолял Эммануэль Фанда, а затем Андронникова с Раппопортом.
Но кавказец как в воду канул, и долг повис на Эммануэле.
Контрабандные операции каждый раз проходили по отработанной схеме, исключающей, казалось бы, провал. Условия договоренности были такими: вместе с иконами и предметами антиквариата Фанд обязательно вручал связным письмо Харнасу, в котором указывал количество «досок» и их стоимость, а также общую для всех связных кличку «Братки». Только в этом случае Харнас принимал иконы и полностью за них расплачивался.

Из протокола допроса Фанда:

«В частности, у Хавилова я скупил иконы «Рождество Христово» XVI века за 10 тысяч, «Сретенье» XVII века за 10 тысяч, «Георгий Победоносец в Житии» XVII века за 35 тысяч… у Стаховича я скупил 10 икон из деисусного чина за 35 тысяч, «Богоматерь» из деисусного чина за 30 тысяч, «Покров» — за 70 тысяч… Все эти иконы с помощью Кулешова я передал Тотину для доставки в Западный Берлин, оценив их на сумму 300 тысяч рублей. Взамен получил от Тотина 1000 наручных часов «Ориент» квадратной формы на 210 тысяч и 90 тысяч наличными».

Фанд продолжал давать показания.
Протоколы подшивались в дело. Том за томом.
Свидетеля Тотина на допросы не вызывали.
29 января 1987 года в качестве применения меры пресечения Прокуратура СССР санкционировала заключение под стражу Тотина Фассина Эммануэля, «учитывая опасность содеянного и то, что, находясь на свободе, он может скрыться от предварительного следствия, суда и воспрепятствовать установлению истины по делу».

Через два дня после ареста обвиняемый Тотин просит занести в протокол его чистосердечное признание. Он подробно рассказывает о сделках с Фандом, но молчит о своем участии в другой группе Андронникова и Раппопорта.

… 25 марта 1987 года в антикварном магазине Харнаса в Западном Берлине раздался телефонный звонок. Валерий снял трубку, не подозревая, что абонент его находится в служебном кабинете следственного отдела КГБ. Перёд началом разговора Тотина уведомили, что беседа будет записана на магнитофон Харнас подтвердил, что получал от Фанда антиквариат, и, узнав, что тот, как и Тотин, арестован, согласился помочь Фанду в возмещении причиненного ущерба, сделав первоначальный взнос в размере 100 тысяч рублей.

В роли свидетеля акушер-гинеколог из Бенина чувствовал себя достаточно уверенно. Он надеялся, что следствию многое не известно, что он — иностранец— может рассчитывать на иной подход. Оказавшись в положении обвиняемого, он сразу пал духом, нервничал, плохо спал. Он метался подобно зафлажкованному волку, инстинкт самосохранения заставлял искать выход, но рассудок сопротивлялся этим бесплодным усилиям.
Скоро на пронумерованных листках он напишет еще одно признание — об Андронникове и Раппопорте.
А когда наконец наступил день суда, он облегченно вздохнул.

Из последнего слова Эммануэля Тотина:

«…Я прошу суд о снисхождении. Еще Ленин говорил, что наказание должно воспитывать человека. Я удивляюсь, как в период перестройки прокурор может просить для меня такое наказание. Эти семь лет будут для меня трагедией…»

Одно лишь сухое перечисление операций, в которых участвовал Тотин, впечатляет.
За два с небольшим года через его руки прошла контрабанда на общую сумму 1 597 190 рублей. Доход Тотина должен был составить около 150 тысяч рублей. 114 тысяч марок ФРГ он вложил в банки Западного Берлина.

Тотину дали пять лет. От обжалования приговора он отказался.
Дело № 116 было закрыто.