Андерсон Анна

Расстрел семьи Романовых не остался без внимания многочисленных авантюристов. Самой известной из всех стала лже-Анастасия, которая большую часть жизни провела под именем Анна Андерсон.

История с воскрешением младшей дочери Николая II началась 17 февраля 1920 года на берлинском Бендлерском мосту, когда дежуривший неподалёку полицейский спас девушку, пытавшуюся покончить жизнь самоубийством. При ней не нашлось никаких документов, а на вопросы она не отвечала. Так что установить её личность не удалось.
В протоколе медицинского осмотра указано, что пациентка «склонна к сильным приступам меланхолии» и серьёзно истощена (её вес составлял в то время 44 кг при росте около 170 см).
Девушку сочли сумасшедшей и поместили в психиатрическую клинику под именем Неизвестная (Fräulein Unbekannt), где она провела полтора года. При поступлении врачом были зафиксированы огнестрельные раны на спине и звёздообразный шрам на затылке. Кроме того, отсутствовало несколько зубов (позже Анна уверенно рассказывала, что это из-за удара прикладом, полученного во время расправы в Екатеринбурге).

Вскоре соседкой девушки по палате стала швея Мария Пойтерт, которая нашла удивительное сходство между нелюдимой пациенткой и княжной Анастасией Романовой (фотографию младшей дочери Николая II не раз публиковали в газетах). Именно Пойтерт подарила Анне версию о чудесном спасении. Выписавшись из клиники, швея начала делиться своими подозрениями со знакомыми эмигрантами из России. Новость быстро разлетелась по Берлину, и в лечебницу потянулись любопытные.
5 марта 1922 года Мария Пойтерт встретилась во дворе Берлинской православной церкви с бывшим капитаном императорского кирасирского полка М. Н. Швабе и рассказала ему о своих подозрениях. Ей удаётся уговорить капитана посетить неизвестную в клинике и постараться установить её настоящую личность.
8 марта 1922 года М. Н. Швабе в сопровождении своего друга инженера Айнике посетил в Дальдорфе неизвестную и показал ей фотографии вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны. По воспоминаниям самого капитана, «больная ответила, что эта дама ей не знакома…»
По словам же самой Анны Андерсон, ситуация выглядела совершенно иначе:
«…Кто-то из русских эмигрантов принёс мне портрет бабушки. Это было первый раз, когда я позабыла всякую осторожность, увидев фотографию, я вскричала: «Это моя бабушка!»…»

Показания свидетелей существенно расходятся. Одни утверждали, что девушка понимала обращённые к ней на русском вопросы, другие видели, что на самом деле она знала польский язык. Например, медсестра Эрна Бухольц, бывшая учительница немецкого языка, которая долго жила в России, уверяла, что фройляйн Унбекант (Неизвестная) говорила по-русски «как на родном языке, связными, правильными предложениями». При этом если больная и отвечала, то исключительно на немецком.
Надо заметить, что Анна не любила фотографироваться, а при посетителях обычно старалась закрыть лицо руками или одеялом.
12 марта 1922 года девушку навестила баронесса София (Иза) Буксгевден, придворная дама, одна из последних, кому довелось встретиться с семьёй низложенного царя.

Она пыталась разговорить больную, показывала ей иконку с датами правления дома Романовых. Потом заговорила по-английски (в семье Романовых дети разговаривали с матерью, Александрой Федоровной, на английском языке, а вот немецким владели слабо). Девушка, судя по всему, не поняла ни слова, но почему-то решила открыть лицо.
Реакция баронессы была категоричной:
«Лоб и глаза её напомнили мне великую княжну Татьяну Николаевну, но стоило увидеть всё лицо, чтобы сходство перестало казаться столь разительным…
Хотя верхней частью лица госпожа Чайковская отчасти похожа на великую княжну Татьяну, я всё-таки уверена, что это не она. Позже я узнала, что она выдает себя за Анастасию, но в ней нет абсолютно никакого внешнего сходства с великой княжной, никаких особенных черт, которые позволили бы всякому, близко знавшему Анастасию, убедиться в истинности её слов.
…Кстати, замечу, что великая княжна Анастасия едва ли знала с десяток немецких слов, и выговаривала их с неимоверным русским акцентом…»

22 марта 1922 года баронесса Мария фон Кляйст, жена бывшего полицмейстера, добилась у больничного начальства разрешения поселить девушку у себя. Так как незнакомка упорно не желала открывать своего имени (или не помнила его после перенесённого шока), барон и баронесса фон Кляйст предложили именовать её Анной; это имя и осталось за ней в истории.

С каждым днём, с каждым новым знакомством рассказы Анны обрастали подробностями. Она уверяла, что её спас солдат Чайковский, с которым они пробрались в Румынию, где обвенчались и где она родила сына. Но после гибели мужа девушка решила добираться в Берлин, чтобы встретиться там со своей тётей, принцессой Прусской Иреной Гессен-Дармштадгской (сестрой Александры Фёдоровны).

Русские эмигранты очень критично относились к историям «чудом спасшейся» княжны. Но в сердцах многих немецких обывателей её история нашла горячий отклик. Люди искренне хотели ей помочь, Анну неоднократно брали под опеку сердобольные бюргеры. Но либо быстро уставали от её непереносимого характера (что как раз укладывалось в легенду о «принцессе на горошине»), либо лже-Анастасия сама покидала своих благодетелей и легко находила новых.

Через некоторое время Анну приютил в своём доме доктор Грунберг, инспектор полиции. Он уговорил Ирену приехать к себе в поместье.

Но после совместного ужина девушка повернулась к принцессе спиной и не пожелала разговаривать. Впрочем, своё впечатление Ирена уже составила:
«Я убедилась тотчас же, что это не могла быть одна из моих племянниц.
На первый взгляд, незнакомка была немного похожа на великую княжну Татьяну. К великому разочарованию четы Грунберг, столь расположенной к незнакомке, я покинула их дом в твёрдом убеждении, что это не моя племянница, я не питала никаких иллюзий на сей счёт… ».

После того, как доктор Грунберг был вынужден расстаться с Анной, советник Берг предложил поручить Анну заботам госпожи фон Ратлеф, прибалтийской немки по происхождению, писательнице и скульптору.

На многие годы госпожа фон Ратлеф стала сиделкой, наперсницей и главной почитательницей «чудом спасшейся великой княжны». Но, несмотря на всю заботу, и ей пришлось испытать на себе капризный и мрачный характер больной. Как с горечью вспоминала Гарриет фон Ратлеф, Андерсон, едва оказавшись в центре внимания, принималась вести себя по-барски в худшем смысле этого слова. В частности, она могла бросить в лицо своей покровительнице скомканные чулки, сопровождая это приказом: «Убери! Тебе за что деньги платят?», а во время их совместного путешествия в Данию требовала отселить от неё госпожу Ратлеф, объясняя это тем, что «не привыкла спать в одной комнате с прислугой».
В октябре 1925 года Анну посетила другая тётя Анастасии, княгиня Ольга Александровна (младшая сестра Николая II), вместе с няней семьи Романовых Шурой. Сиделка и наперсница Анны, госпожа фон Ратлеф, писала, что «Анастасия» тут же признала няню. По воспоминаниям же княгини, Анна не понимала ни английского, ни русского языка и выглядела старше, чем должна была бы выглядеть Анастасия:
«Нос, рот, глаза — ни в чём я не могла обнаружить сходства».
Несмотря на все проблемы, Анна продолжала упрямо утверждать, что она Анастасия, рассказывая разные эпизоды из жизни царской семьи. Возможно, она всё это прочитала в газетах.

Но когда она обмолвилась, будто Россию в 1916 году посещал брат Александры Фёдоровны, герцог Эрнст Людвиг, тот был так возмущён этой выдумкой (подобные сведения могли нанести репутации Эрнста-Людвига нешуточный вред: визит офицера действующей армии во вражескую страну мог расцениваться как предательство), что начал собственное расследование.
Очень скоро выяснилось, что в Бухаресте нет никаких сведений о Чайковских, ни в одной церковной книге не было записи о крещении младенца с такой фамилией, да и сам младенец не нашёлся ни в одном из приютов.
Зато обнаружилось, что примерно в то время, когда Анна пыталась спрыгнуть с моста, бесследно пропала некая полька Франциска Шанцковская (урожденная Ченстковская), работавшая на Берлинском заводе. 22 августа 1916 года она была ранена осколками гранаты во время работы. После полученных травм Франциска была признана невменяемой и кочевала по клиникам, пока в 1920 году её след не потерялся.
Был найден брат Шанцковской, который признал в Анне Андерсон свою сестру, но отказался подписывать показания. Вероятно, потому, что тогда Анне за лжесвидетельство грозило серьёзное наказание.

В 1928 году, после переезда Анны Андерсон в Соединённые Штаты, в печати была опубликована так называемая «Романовская декларация», в которой оставшиеся в живых члены императорского дома решительно открещивались от родства с ней. Существует мнение, что инициатором ожесточённой борьбы против «чудом спасшейся великой княжны» был великий князь Кирилл Владимирович, после смерти Николая II поспешивший объявить себя императором всероссийским Кириллом I и, конечно же, не слишком довольный появлению «соперницы».
Тем не менее, среди членов императорского дома были и сторонники того, что Анна это Анастасия.
До конца жизни, несмотря на ссоры и непонимание, её признавала великой княжной Ксения Георгиевна, внучка Николая I. Того же мнения придерживалась и её сестра, великая княгиня Нина.

Великий князь Андрей Владимирович, внук Александра II, впервые встретившийся с Андерсон в 1928 году, незадолго до её отъезда в США также был настроен весьма категорично:
«Нет сомнений, это — Анастасия».

Однако же, самыми ярыми сторонниками «спасшейся княжны» стали Татьяна и Глеб Боткины, дети последнего лейб-медика двора, убитого вместе с царской семьёй. Глеб и Татьяна провели детство в Царском Селе и хорошо знали дочерей Николая II, с которыми часто играли вместе. Глеб позже рассказывал, как однажды рисовал смешных зверей, пытаясь развлечь маленькую Анастасию, которая была в тот день чем-то расстроена, и как при встрече Анна Андерсон немедля осведомилась, помнит ли он, как развлекал её, рисуя смешных зверей.
Глеб Боткин сыграл одну из ключевых ролей в так называемом «процессе Анны Андерсон против Романовых». Этот процесс открылся в 1938 году с официальной целью признания Андерсон великой княжной и, соответственно, наследницей всего заграничного имущества императорского дома.

Но суд не счёл доказательства достаточными. Судебный процесс Анна Андерсон против Романовых тянулся до 1977 года, точнее, речь идёт о череде судебных процессов: не будучи удовлетворена результатами первого, закончившегося в 1961 году в Гамбурге, Андерсон потребовала новых разбирательств. Таким образом, процесс Андерсон, тянувшийся без малого 39 лет, стал одним из самых длинных в XX веке.

Для Анны Андерсон начались годы скитаний, пока в 1968 году она не уехала в США. Там Анна вышла замуж за давнего поклонника Джона Манахана, который безропотно терпел её сумасбродство.
12 февраля 1984 года Анна Андерсон умерла от воспаления лёгких. На её могильной плите выбита надпись «Анастасия Романова. Анна Андерсон».

Уже после смерти «княжны» было проведено сравнение митохондриальной ДНК волос Анны Андерсон с ДНК принца Филиппа Эдинбургского (чья бабушка — принцесса Виктория Гессен-Дармштадтская — была сестрой императрицы Александры Фёдоровны), которое дало отрицательный результат. Зато сравнение с ДНК внучатого племянника Франциски Шанцковской показало близкое родство.

Очень редко встречающийся у юных девушек тип деформации стопы — hallux valgus. По утверждениям свидетелей, у Анны был так же сильно искривлён большой палец правой ноги, как и у Анастасии.

В 1991 году были обнаружены и эксгумированы останки царской семьи, после чего российскими и американскими специалистами было проведено сравнение митохондриальной ДНК останков с образцами, взятыми у принца Филиппа, герцога Эдинбургского, чья бабушка по матери принцесса Виктория Гессен-Дармштадтская была сестрой императрицы Александры Федоровны. Совпадение ДНК помогло опознать Александру Федоровну и трёх её дочерей, однако два тела — цесаревича Алексея и Великой Княжны Анастасии Николаевны (по версии российских исследователей — Великой Княжны Марии Николаевны) отсутствовали в общей могиле, что немедленно породило новую волну слухов о «чудесном спасении».